— Ну, хе-хе, таковы факты, как я их вижу…

— Значит, некая неопознанная личность — то ли мужского пола, то ли женского, то ли молодая, то ли старая — подверглась в парке нападению со стороны неизвестного противника, была загрызена до смерти в двухстах шагах от королевского дворца, после чего… частично съедена?

— Э-э…

Канделау бросил обеспокоенный взгляд в сторону двери. Глокта повернулся, чтобы посмотреть туда, и нахмурился: к ним присоединился еще один человек, чьих шагов он не слышал. Женщина. Она стояла в тени возле самого края яркого круга света, сложив руки на груди. Высокая женщина с короткими рыжими волосами, торчащими в стороны, и черной маской на лице. Прищурившись, она пристально разглядывала Глокту и адепта. Практик.

«Я ее не знаю. А ведь женщины — большая редкость в инквизиции. Я мог бы подумать…»

— Добрый вечер, добрый вечер!

В дверь бодро вошел еще один человек: костлявый, лысый, в длинном черном пальто, с натянутой улыбкой на губах. Неприятно знакомый человек.

«Гойл, черт бы его драл. Наш новый наставник Адуи наконец-то прибыл. Радостное известие».

— Инквизитор Глокта, — промурлыкал вновь прибывший, — какое огромное удовольствие видеть вас снова!

— Взаимно, наставник Гойл, — проговорил Глокта и мысленно прибавил: «Скотина ты этакая».

За спиной улыбающегося наставника возникли две фигуры, и в ярко освещенной маленькой комнате стало тесно. Один — темнокожий коренастый кантиец с большим золотым кольцом в ухе, другой — чудовищных размеров северянин с лицом, подобным каменной глыбе; ему пришлось немного наклониться, чтобы втиснуться в дверной проем. Оба в масках и с головы до ног одеты в черные одежды.

— Это практик Витари, — хохотнул Гойл, указывая на рыжеволосую женщину.

Та уже скользнула к банкам и заглядывала в них по очереди, постукивая пальцем по стеклу и заставляя образцы покачиваться в жидкости.

— А это практик Халим, — продолжал Гойл, и южанин бочком обошел его, стреляя беспокойными глазами направо и налево, — и практик Байр. — Громадный северянин уставился на Глокту из-под потолка. — На родине Байра называют Камнедробителем, представляете? Но я не думаю, чтобы здесь такое имя было уместно, не правда ли, Глокта? Представьте себе, практик Камнедробитель! — И Гойл тихо рассмеялся, покачивая головой.

«И это инквизиция? Я и не знал, что в город приехал цирк. Интересно, умеют ли они стоять друг у друга на плечах? Или прыгать через горящие обручи?»

— Весьма разнообразная компания, — сказал Глокта.

— О да! — рассмеялся Гойл. — Я набирал их повсюду, куда заносили меня путешествия. Не так ли, друзья?

Женщина пожала плечами, поглощенная изучением банок. Темнокожий практик наклонил голову. Башнеподобный северянин просто стоял столбом.

— Повсюду, куда заносили меня путешествия! — повторил Гойл. Он смеялся так, словно и остальные разделяли его веселье. — Между прочим, у меня есть и еще! Ох, что это было за время, вы не поверите!

Он вытер набежавшую от смеха слезу, направляясь к столу в центре комнаты. Казалось, все вокруг было для него источником веселья. Даже то, что лежало на столе.

— Но что здесь такое? Это ведь труп, если я не ошибаюсь! — Гойл взглянул на него искрящимися глазами. — Это труп? И смерть произошла в границах города? Поскольку я являюсь наставником Адуи, дело, разумеется, находится в моем ведении?

— Разумеется, — поклонился Глокта. — Меня не известили о том, что вы уже прибыли, наставник Гойл. Кроме того, я чувствовал, что необычные обстоятельства…

— Необычные? Не вижу ничего необычного. Глокта замер.

«Что за игру ведет этот хихикающий болван?»

— Но вы, очевидно, согласитесь, что примененное к телу насилие несколько… чрезмерно?

Гойл небрежно пожал плечами и произнес:

— Собаки.

— Собаки? — переспросил Глокта, не сдержавшись. — А как вы думаете, это сделали домашние животные, охваченные внезапным безумием, или дикие, которым удалось перелезть через стены?

Наставник лишь улыбнулся:

— Как вам больше нравится, инквизитор. Как вам больше нравится.

— Боюсь, это вряд ли могут быть собаки, — с важностью начал объяснять адепт-медик. — Я как раз сейчас показывал инквизитору Глокте… Отметины на коже вот здесь и еще здесь, видите? Это человеческие укусы, нет никаких…

Женщина оставила банки и направилась к Канделау. Она придвигалась все ближе и ближе, а потом наклонилась к нему, и ее маска замерла в нескольких дюймах от его орлиного носа.

— Собаки, — прошептала она и внезапно гавкнула прямо в лицо медику.

Тот отпрыгнул.

— Э-э, что ж, полагаю, я мог ошибиться… разумеется… — забормотал он.

Адепт попятился и врезался в грудь огромного северянина, с неожиданной быстротой передвинувшегося так, чтобы встать прямо за его спиной. Канделау медленно повернулся, глядя вверх расширенными глазами.

— Собаки, — монотонно прогудел гигант.

— Собаки, собаки, — промурлыкал южанин с сильным акцентом.

— Несомненно, — пискнул Канделау, — собаки! Конечно, собаки. Какого дурака я свалял!

— Собаки! — восторженно воскликнул Гойл, воздевая руки к потолку. — Загадка разрешена!

К немалому изумлению Глокты, двое из трех практиков вежливо захлопали в ладоши. Женщина стояла спокойно.

«Никогда бы не поверил, что мне будет не хватать наставника Калина. Но вот теперь меня обуревает ностальгия».

Гойл медленно повернулся к Глокте и склонился в низком поклоне.

— Это мой первый день здесь, а я уже приступил к работе! Тело можно похоронить, — добавил он, указывая на труп и широко улыбаясь съежившемуся адепту. — Ему место в земле, не так ли? — Он взглянул на северянина. — Вернуть его в грязь, как говорят в вашей стране!

Огромный практик не выказал ни малейших признаков того, что услышал адресованные ему слова. Кантиец стоял рядом, снова и снова поворачивая кольцо в ухе. Женщина рассматривала лежащие на столе останки и нюхала их через маску. Адепт-медик пятился и уже добрался до своих банок, обливаясь потом.

«Хватит этого цирка. У меня есть чем заняться».

— Что ж, — натянуто проговорил Глокта и заковылял к двери, — загадка разрешена. Наверное, я вам больше не нужен.

Наставник обернулся, и все его добродушие внезапно исчезло.

— О да! — прошипел Гойл. Взбешенные маленькие глазки едва не лезли на лоб. — Вы нам… больше… не нужны!

Никогда не ставь против мага

Логен сидел на своей скамье под жарким солнцем, сгорбившись и отчаянно потея. Дурацкая одежда нисколько не спасала от жары; впрочем, она была бесполезна во всех отношениях. Туника явно не предназначалась для того, чтобы в ней сидеть, и каждый раз, когда он пытался двинуться, жесткая кожа больно впивалась ему в яйца.

— Чертова штуковина! — прорычал он, в двадцатый раз пытаясь ее одернуть.

Магическое одеяние Ки, судя по всему, было столь же неудобным. От сияния золотых и серебряных символов лицо ученика казалось еще более болезненным и бледным, а выпуклые глаза горели еще более лихорадочно. Малахус едва ли произнес хоть одно слово за утро. Из них троих лишь Байяз выглядел довольным: он одарял улыбкой взволнованную толпу зрителей, и солнечный свет блистал на его загорелой макушке.

Они выделялись среди моря публики, как гнилой фрукт в корзине, и так же не пользовались популярностью. Скамьи были сплошь забиты, люди сидели тесно плечом к плечу, однако вокруг мага и его спутников оставалось небольшое свободное пространство, куда никто не отваживался зайти.

Шум еще более подавлял, чем жара и толпа. В ушах у Логена звенело от этого гвалта, и он с трудом сдерживался, чтобы не зажать их ладонями и не спрятаться под скамью. Байяз наклонился к нему и спросил:

— Это похоже на твои былые поединки?

Ему приходилось кричать, хотя его рот находился в шести дюймах от Логенова уха.

Логен задумался. Когда он дрался с Руддой Тридуба, войско Бетода собралось посмотреть и, выстроившись большим полукругом, кричало, вопило и колотило оружием по щитам, а стены Уфриса над ними заполнили зрители — но даже тогда публика была вдвое меньше по количеству и вдвое тише. Не более тридцати человек наблюдали, как он убил Шаму Бессердечного — убил, а затем разделал, как мясник свиную тушу. Логен вздрогнул, сморщился и еще сильнее вжал голову в плечи при этом воспоминании. Он рубил и рубил, слизывая кровь с пальцев, а Ищейка в ужасе глядел на него, Бетод же смеялся и одобрительно кричал. Логен и сейчас ощущал вкус той крови. Он содрогнулся и вытер губы.