— Он мертв! Он умер на том мосту! А что осталось? Долбаная развалина, носящая его имя! Хромая тень, таящаяся по углам! Искалеченный призрак, цепляющийся за жизнь, как запах мочи держится возле бродяги! У него нет друзей, у этого мерзкого вонючего урода, и он не хочет их иметь! Убирайся, Вест! Иди к своему Варузу, к своему Луфару, к остальным пустоголовым недоноскам! Здесь нет никого из твоих приятелей!

Губы Глокты дрожали, он брызгал слюной от отвращения. Он не знал, для кого он более мерзок, для Веста или для самого себя.

Майор заморгал. На его скулах тихо перекатывались желваки. Наконец он поднялся на ноги и пошел к выходу.

— Мне очень жаль, — проговорил он, обернувшись через плечо.

— Скажи мне! — вскричал Глокта, настигая его возле двери. — Я понимаю остальных: они держались меня, пока я мог быть им полезен, пока я шел в гору. Я всегда это понимал. Меня не удивило, что они не захотели иметь со мной ничего общего после моего возвращения. Но ты, Вест!.. Я считал, что ты другой, что ты лучше! Я всегда думал, что уж ты-то — хотя бы ты! — придешь навестить меня… — Глокта пожал плечами. — Видимо, я ошибался.

Он отвернулся и хмуро уставился в огонь, дожидаясь звука закрывающейся двери.

— Так она тебе не сказала? — спросил Вест.

Глокта снова повернулся.

— Кто?

— Твоя мать.

Глокта хмыкнул:

— Моя мать? Не сказала мне о чем?

— Я приходил. Дважды. Как только узнал, что ты вернулся, я сразу пошел к тебе. Твоя мать встретила меня у ворот вашего имения. Она сказала, что ты слишком болен, не можешь принимать посетителей и больше не хочешь иметь никаких дел с армией, а в особенности со мной. Через несколько месяцев я пришел еще раз. Я думал, что должен сделать для тебя хотя бы это. Но ко мне послали слугу, чтобы он выпроводил меня. Потом я услышал, что ты вступил в инквизицию и уехал в Инглию. И я выбросил тебя из головы… до тех пор, пока мы не встретились… тогда, ночью, в городе…

Вест умолк.

Прошло некоторое время, прежде чем его слова дошли до сознания Глокты. Когда это произошло, он осознал, что сидит с открытым ртом.

«Так просто. Никакого заговора. Никакой паутины предательства. — Он чуть не рассмеялся от идиотизма ситуации. — Моя мать выгнала его, а я был уверен, что ко мне никто не приходил. Мать всегда ненавидела Веста. Неподходящий друг, недостойный ее драгоценного сыночка. Разумеется, она винила его в том, что со мной произошло. Я должен был догадаться, но я был слишком занят — упивался своими страданиями и горечью. Слишком занят тем, что разыгрывал трагедию».

Глокта сглотнул.

— Ты приходил? — переспросил он.

Вест пожал плечами:

— Можешь мне не верить.

«Ну, хорошо. Что же мы теперь можем сделать, не считая того, что в следующий раз постараемся вести себя лучше?»

Глокта моргнул и набрал в грудь воздуха.

— Я, э-э… Я прошу прощения. Забудь о том, что я тебе сказал, если можешь. Пожалуйста. Сядь. Ты что-то говорил о своей сестре.

— Да. Да. О моей сестре. — Вест неловко пробирался обратно к своему креслу, глядя в пол; его лицо снова приобрело тревожное и виноватое выражение. — Мы скоро выступаем в Инглию, и я не знаю, когда вернусь… и вернусь ли вообще… У нее не останется в городе никого из друзей, и я… э-э… Кажется, ты видел ее, когда гостил у нас?

— Несомненно. Собственно, я видел ее недавно.

— Ты встречал ее?

— Да. В компании нашего общего друга капитана Луфара.

Вест побледнел пуще прежнего.

«Здесь есть что-то еще, о чем он не говорит».

Однако Глокта не хотел ляпнуть что-нибудь лишнее и потерять единственного друга сразу же после того, как их дружба возродилась. Он промолчал, и через мгновение майор продолжил:

— Жизнь… сурово с ней обошлась. Я мог бы сделать что-нибудь. Я должен был что-нибудь сделать.

Вест уставился горестным взглядом в стену, и по его лицу прошла безобразная судорога.

«Я знаю это чувство. Как оно мне знакомо! Отвращение к себе».

— Но я позволил другим вещам встать у меня на пути; я приложил все силы, чтобы забыть о ее бедах; я делал вид, будто все идет как надо. Сестра страдала, и винить в этом следует меня. — Он кашлянул, затем шумно сглотнул. Его губы задрожали, и он закрыл лицо руками. — Я буду виноват… если с ней что-нибудь случится…

Его плечи беззвучно затряслись, и Глокта поднял брови. Он, разумеется, привык к тому, что люди в его присутствии плачут…

«Но обычно мне приходится сначала показать им инструменты».

— Брось, Коллем, это не похоже на тебя. — Он неуверенно потянулся к Весту через стол, почти убрал руку обратно, но в конце концов все же неловко потрепал всхлипывающего друга по плечу. — Ты ошибался, но кто избежал этого? Ошибки уже в прошлом, их не изменить. Теперь ничего не вернешь, но можно постараться сделать лучше, а?

«Что? Неужели это говорю я? Инквизитор Глокта — утешитель страждущих?»

Однако Вест явно испытал облегчение. Он поднял голову, вытер нос и с надеждой воззрился на Глокту мокрыми глазами.

— Ты прав, конечно, ты прав! — воскликнул он. — Я должен возместить ущерб. Должен! Ты поможешь мне, Занд? Ты присмотришь за ней, пока меня не будет?

— Я сделаю для нее все, что смогу, Коллем, можешь на меня положиться. Когда-то я гордился тем, что называю тебя своим другом, и… Я снова буду гордиться этим.

Как ни странно, но Глокта ощутил, что его глаза наполняются слезами.

«Это я? Разве такое возможно? Инквизитор Глокта — преданный друг? Инквизитор Глокта — покровитель беззащитных девиц?»

Он едва не рассмеялся вслух при этой мысли. Надо же! Он никогда не думал об этом, но сейчас почувствовал, как это хорошо — снова иметь друга.

— Холлит, — произнес Глокта.

— Что?

— Те три сестрички. Их фамилия Холлит. — Он засмеялся про себя, радуясь возвращению воспоминаний. Они стали яснее, чем прежде. — Они были помешаны на фехтовании. Ужасно его любили. Может, их притягивал запах мужского пота?

— Да, кажется, именно тогда я и решил взять в руки шпагу. — Вест тоже рассмеялся, затем наморщил лоб, словно пытался поймать что-то, ускользающее из памяти. — Слушай, а как звали нашего квартирмейстера? Он питал страсть к младшенькой и сходил с ума от ревности. Черт побери, как же его звали? Такой толстый?

Это имя Глокта легко припомнил.

— Реус. Салем Реус, — подсказал он.

— Точно! Реус! Надо же, я совершенно о нем забыл! Реус! Он рассказывал истории, как никто другой. Мы порой всю ночь слушали его и покатывались со смеху! Интересно, что с ним стало?

Глокта мгновение помолчал.

— Кажется, он ушел из армии… стал купцом или вроде того. — Инквизитор махнул рукой. — Я слышал, он переехал на Север.

Вернуться в грязь

Карлеон выглядел совсем не так, как его запомнил Ищейка. Правда, он запомнил его горящим. Эти картины остаются в памяти надолго: разрушенные крыши, разбитые окна, толпы воинов, опьяненных болью и победой… ну и вином, конечно… Грабежи, убийство, поджоги, все прочие неблаговидные дела. Женщины рыдают, мужчины кричат, воздух наполнен дымом и страхом. В общем, хаос и разрушение, и они с Логеном в самом центре событий.

Бетод потушил пожары и сделал город своим. Въехал в него и начал отстраивать Карлеон заново. Дело не сильно продвинулось к тому моменту, когда Логена, Ищейку и остальных вышвырнули вон, но теперь город очень изменился. Он стал вдвое больше прежнего, занял весь холм и склон, спускающийся к реке. Больше Уфриса. Больше любого из городов, какие Ищейка когда-либо видел. Оттуда, где он находился, из гущи деревьев с другой стороны долины, нельзя было увидеть людей, но их должно быть ужасно много. Три новые дороги расходились от ворот. Два больших новых моста. Повсюду новые дома, большие на месте прежних маленьких. Множество домов — каменные, с крытыми сланцем крышами, а некоторые окна даже застеклены.

— Они время зря не теряли, — заметил Тридуба.

— Новые стены, — сказал Молчун.